Мертвые возвращаются?.. - Страница 25

Когда я закончила, Сэм посмотрел на меня, насупив брови.

— Что ты хочешь сказать? Что снова переводишься в секретный отдел?

Спросил и выпустил мои руки. Я подняла глаза — он сидел на другом конце дивана, весь какой-то нахохлившийся и взъерошенный, и хмуро смотрел на меня.

— Нет, — ответила я. — Даже в мыслях не было. — Его лицо тотчас прояснилось. — И вообще, при чем здесь это?

Кое-что я все-таки от него утаила: какая судьба ожидает тайного агента. Некоторых из них убивают, но в большинстве своем они теряют друзей, семью, любимых. Кое-кто вообще дичает и даже постепенно переходит на другую сторону. Вдруг он замечает, что назад дороги нет, и тогда ничего другого не остается, как под сурдинку, не поднимая лишнего шума, вывести такого агента из игры и раньше времени спровадить на пенсию. А кто-то — причем не тот, на кого бы вы подумали, — срывается. Срывается без видимых причин. Просто одним прекрасным утром до человека внезапно доходит, в какие игры он играет, и он замирает от ужаса словно канатоходец, который случайно посмотрел вниз.

Был у нас один парень по имени Макколл. Он проник в ячейку ИРА. Никому и в голову не могло прийти, что у него сдадут нервы, и вот однажды вечером он звонит из переулка рядом с пабом и говорит, что назад не пойдет, потому что у него трясутся коленки. Он даже зарыдал в трубку. «Заберите меня, — сказал, — хочу домой». Когда я его встретила, он работал в архиве.

Но есть еще один путь, самый опасный: когда человека подводят не нервы, а отсутствие страха. Порой агенты теряют эту способность в ситуациях, когда она была бы им только на пользу. Такие домой, как правило, не возвращаются. Они как летчики времен Первой мировой, упивающиеся своим бесстрашием. Вернувшись с полей сражений, они неожиданно понимают, что дом не для них. Но некоторых агентов работа поглотила целиком, со всеми потрохами.

Мне никогда не было страшно, что меня могут убить, и я никогда не боялась сорваться. Мое мужество только крепчает, когда по нему ведут прицельный огонь. Меня скорее пугают другие опасности, малозаметные и потому коварные. Но были другие вещи, и они не давали покоя. Фрэнк как-то раз сказал — не знаю, прав он или нет; во всяком случае, я не стала говорить об этом Сэму, — что лучшие тайные агенты всегда несут в себе некую темную черточку.

Глава 3

Итак, воскресным вечером мы с Сэмом отправились в Дублинский замок на военный совет. Дублинский замок — место, где расположен убойный отдел. Помню, как пару лет назад одним прохладным осенним вечером я освободила стол: сложила бумаги аккуратными стопками, пометив каждую ярлычком «Готовы к рассылке», выбросила смешные стикеры, которыми был облеплен мой компьютер, обгрызанные карандаши, старые рождественские открытки, окаменевшие конфеты из выдвижного ящика, выключила свет и закрыла за собой дверь.

Сэм заехал за мной на машине. Он был какой-то пришибленный. Правда, встал он очень рано и тотчас уехал по делам — когда он наклонился меня поцеловать, было еще темно. Спрашивать, как идет расследование, я не стала. Если бы он обнаружил что-то стоящее, пусть даже крохотную зацепку, наверняка бы мне сказал.

— Смотри не слишком поддавайся, — предостерег он, имея в виду Фрэнка, когда я села к нему в машину. — Не то он уговорит тебя ввязаться в такое, что сама будешь не рада.

— Да ладно, — ответила я. — Ты когда-нибудь видел, чтобы я поддавалась?

Сэм аккуратно поправил зеркало заднего вида.

— Знаю, можешь не рассказывать.

Стоило открыть входную дверь, как в лицо, словно пощечина, ударил знакомый запах: застарелый, ускользающий, сырой. Смесь табачного дыма с лимоном — в общем, совершенно непохожий на больничный запах антисептика в нашем новом здании. Терпеть не могу ностальгию, но каждый шаг по этим коридорам отдавался во мне ударом под дых: казалось, еще буквально вчера, зажав в зубах яблоко, я бегала по ним с папками. А как мы с коллегой, словно дети, шумно поздравляли друг друга, когда впервые удалось вытащить из подозреваемого признание — вон там, в той комнате для допросов! Или как мы с ним на пару, заловив в коридоре суперинтенданта, уговаривали его проставить нам в табеле побольше сверхурочных. Стены коридоров, казалось, имели легкий крен — скорее всего обман зрения, хотя трудно сказать, отчего он возникал, — и потому слегка кружилась голова, как от морской болезни.

— Как дела? — спросил Сэм.

— Умираю с голоду, — ответила я. — Интересно, кому взбрело в голову проводить совещание в то время, когда нормальные люди обедают?

Сэм улыбнулся, будто рад был услышать нечто в этом духе, и быстро пожал мне руку.

— Нам еще не отвели специальную комнату, — сказал он, — ждут, когда мы решим, как и с какого конца возьмемся задело.

С этими словами он открыл дверь в убойный отдел.

Фрэнк сидел, оседлав повернутый к нам спинкой стул в дальнем конце кабинета, перед огромной, почти во всю стену белой пластиковой доской. Я сразу поняла: все его заверения — мол, просто побеседуем втроем, и все дела — не что иное, как треп, потому что по обеим сторонам стола, сложив на груди руки и сделав серьезные лица, восседали наш патологоанатом Купер и О'Келли, суперинтендант убойного отдела. Посмотреть со стороны — близнецы, да и только, что, кстати, забавно, потому что Купер похож на цаплю, а О'Келли — на прилизанного бульдога.

Стоило мне увидеть эту парочку вместе, как в душе тотчас шевельнулось нехорошее предчувствие: ни для кого не секрет, что они на дух не выносят друг друга. Уговорить их какое-то время посидеть вместе в одном и том же кабинете — тут, скажу я вам, требуется недюжинный талант и пара бутылок хорошего вина. По какой-то ведомой только ему причине Фрэнк приложил все усилия к тому, чтобы О'Келли и Купер сюда все-таки пришли. Сэм бросил в мою сторону многозначительный взгляд — мол, держись, девочка. Думаю, присутствие этих красавцев явилось неожиданностью и для него самого.