И вновь этот взгляд. Казалось, все четверо буравят меня глазами. Я пожала плечами и затянула шнурки.
— Нет.
— А почему, позволь поинтересоваться?
Пальцы Рафа выдали тремоло где-то в верхних октавах. Джастин вздрогнул.
— Потому, — ответила я.
— А может, стоило бы подумать? В конце концов ты же не знаешь…
— Дэниел, — едва слышно буркнул Раф, — оставь ее в покое.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты никуда не ходила. — Выражение лица у Джастина было такое, словно у него неожиданно разболелся живот. — Серьезно.
— Мы все обеспокоены, — тихо сказала Эбби. — Даже если тебя это не волнует.
Фортепьянная трель все резала и резала воздух точно аварийный сигнал.
Джастин зажал ладонью ухо.
— Раф, прекрати!
Тот как будто и не слышал.
— Она и без того ведет себя как прима, а тут еще вы трое ей подыгрываете…
Дэниел пропустил реплику мимо ушей.
— Ты нас в чем-то винишь? — обратился он ко мне с вопросом.
— Нравится вам беспокоиться — беспокойтесь, — сказала я, зашнуровывая кроссовки. — Мне все равно. Я только знаю, что если дам слабину сейчас, то буду дрожать до конца своих дней. А это мне ни к чему.
— Что ж, поздравляю, — отозвался Раф, обрывая тремоло чистым аккордом. — Возьми фонарик. Пока.
Он отвернулся от пианино и начал листать страницы.
— И телефон захвати, — сказал Джастин. — На случай если почувствуешь себя плохо или… — Он не договорил. — Дождя вроде бы не намечается. — Джастин приник к окну. — Но будет прохладно. Куртку наденешь?
Я понятия не имела, о чем он. Прогулка превращалась в операцию типа «Буря в пустыне».
— Все будет нормально.
— Гм. — Дэниел задумчиво посмотрел на меня. — Может, мне с тобой пойти?
— Нет! — резко бросил Раф. — Пойду я. Ты же работаешь.
Он грохнул крышкой пианино и встал.
— Да пошли вы все! — взорвалась я и, всплеснув руками, обвела всех сердитым взглядом. — Это всего лишь прогулка. Ничего особенного. Или, по-вашему, я должна напялить на себя бронежилет и прихватить сигнальные ракеты? И уж конечно я не нуждаюсь в телохранителе. Все согласны?
Поболтать наедине с Рафом или Дэниелом было бы интересно, но это как-нибудь в другой раз. Если там, в лабиринте тропинок и живых изгородей, меня кто-то поджидает, главное сейчас — не спугнуть его.
— Вот и молодец. — Джастин кисло улыбнулся. — Все будет хорошо, верно?
— По крайней мере, — стоял на своем Дэниел, — выбери другой маршрут. Не тот, что тогда. Обещаешь?
Придерживая пальцем страницы, он смотрел на меня со сдержанной заботой. Ничего другого в его лице я не обнаружила.
— С удовольствием бы, да вот только я совершенно не помню, каким путем шла тогда. А раз так, придется положиться на волю случая.
— Да-да, — сказал Дэниел. — Конечно. Извини. Если захочешь, чтобы кто-то тебя встретил, позвони.
Он вернулся к чтению. Раф тяжело плюхнулся на стул и разразился «Турецким маршем».
Ночь выдалась ясная, луна стояла высоко в чистом холодном небе, отбрасывая белые блики на темные листья боярышника. Я застегнула замшевую куртку Лекси на все пуговицы и подняла воротник. Луч фонарика выхватывал лишь тонкую полоску дороги, и обступавшие со всех сторон невидимые поля показались едва ли не бескрайними. Свет фонарика выдавал меня с головой, но гасить его я не стала. Если кто-то прячется в темноте, он должен знать, где меня искать.
Никто не появился. Что-то тяжелое зашевелилось сбоку, но когда я посветила туда, то обнаружила лишь корову, смотревшую на меня большими печальными глазами. Я пошла дальше, неспешно и беззаботно, как и подобает хорошей мишени, раздумывая о недавнем разговоре. Интересно, как бы его интерпретировал Фрэнк. Возможно, Дэниел всего лишь хотел подтолкнуть мою память, но не исключено, у него была веская причина удостовериться в том, что амнезия у меня настоящая, а не притворная. Оба варианта выглядели вполне убедительно.
Ноги принесли меня прямиком к знакомой развалюхе, но поняла я это только тогда, когда та выросла неожиданно плотной тенью на фоне ночного неба. В пустых окнах мерцали звезды — словно свечи на алтаре. Я выключила фонарик: сориентироваться в поле можно и без него, а вот свет в развалинах мог насторожить соседей. Под ногами мягко шуршала высокая трава. Прежде чем войти, я подняла руку и, словно приветствуя старичка, дотронулась до каменной притолоки.
Тишина здесь была иного свойства: более глубокая и такая густая, что я буквально кожей ощутила ее давление. Проскользнувший внутрь лучик лунного света выхватил покосившийся очаг.
Одна стена неровным уступом шла вниз от угла, где, съежившись, умерла Лекси. Я залезла на нее и прислонилась спиной к уступу. Жуткое это место должно было отпугивать — я настолько приблизилась к ее смертному часу, что могла бы, протянув руку через десять дней, коснуться ее волос, — но нет, ничего подобного. Дом хранил полтора века собственной тишины, так что Лекси занимала в ней лишь краткий миг; вековая тишь уже поглотила ее, вобрала в себя и сомкнулась над тем уголком, где она сидела.
В ту ночь мое отношение к убитой девушке изменилось. Раньше Лекси была чужаком, пришельцем, чем-то таким, отчего напрягалась спина и подскакивало в груди сердце. Но чужаком и пришельцем была я. Я вторглась в ее жизнь вместе с Вики Липучкой в роли пешки и рискованным шансом начать жизнь с чистого листа. Я подтолкнула ее на авантюру — задолго до того, как монетка упала передо мной орлом. Луна медленно ползла по небу, а я представляла свое сизо-серое лицо на стальном столе в морге и слушала лязг дверцы, запирающей ее в темном тесном ящике. Я представила себе, как она сидит на этой самой стене долгими одинокими ночами, и, ощутив тепло собственной живой крепкой плоти, перекрывшей ее тусклый серебристый отпечаток, испытала вдруг острую, пронзительную боль в сердце. Я могла бы рассказать Лекси много такого, что ей было бы интересно: как ее группа справилась с «Беовульфом», что парни приготовили на ужин, каким было сегодня небо.