Мертвые возвращаются?.. - Страница 89

Легкий шелест ветра в листьях — ближе, ближе…

— Значит, невзлюбила их вся деревня, — сказала я, — но только кто-то, один или двое, сделали одним шагом больше и переступили черту.

— Вот и я так думаю. Только как их найти? В Гленскехи около четырехсот человек, включая прилегающие фермы, и на помощь с их стороны рассчитывать не приходится. Так что нашего хулигана вычислить не так-то просто.

— Я попробую. Понимаешь, у нас уже хватает данных для построения профиля преступника. Речь, конечно, не идет о полном профиле, ведь на вандалов — в отличие от серийных убийц — никто психологических данных не сбирает, так что придется гадать, но структура уже просматривается.

— Давай, я согласен и на догадки, — обрадовался Сэм. До меня донесся шорох страниц — он готовился записывать. — Мне все пригодится. Начинай.

— Ладно. Итак, мы ищем местного жителя, который скорее всего, родился и вырос в Гленскехи. Почти наверняка мужчину. Вероятно, он действовал один: группам свойственен спонтанный вандализм, но планомерные действия в большей степени характерны для одиночек.

— Можешь сказать что-нибудь о нем самом?

Голос зазвучал глуше — это Сэм, записывая, удерживал телефон подбородком.

— Если все началось примерно четыре года назад, то ему, вероятно, от двадцати пяти до тридцати с небольшим. Вандализм занятие молодых, но для подростка парень чересчур методичен. Образованием не блещет — в лучшем случае школа, но не колледж. Живет не один — либо с родителями, либо с подружкой. Никаких нападений посреди ночи или днем — значит, дома его ждут к определенному времени. Имеет работу и в дневное время занят, вот мы и не слышим о нем днем, когда в доме никого нет и горизонт чист. Работает где-то неподалеку, ни в Дублин, ни куда-то еще не ездит, уровень обсессии показывает, что мир для него ограничен пределами Гленскехи, и это его не устраивает. Потому что в плане интеллекта, в плане образования он способен на большее, или по крайней мере так ему кажется. Резонно предположить, что у него были и остаются проблемы: с окружающими, соседями, девушками; может быть — работодателями, и, не исключено, с властями. Будет нелишним, если Бирн и Догерти постараются разузнать о местных распрях, проверят жалобы на сексуальные домогательства.

— Если парень и обидел кого-то из жителей Гленскехи, — хмуро заметил Сэм, — в полицию пострадавший обращаться не станет. Соберет знакомых и отделает обидчика как-нибудь ночью. И я так тебе скажу: в полицию опять-таки избитый не пожалуется.

— Скорее всего. — В поле, за дорогой, мелькнуло что-то темное, какое-то пятно. Для человека слишком маленькое, но на всякий случай я отступила к дереву. — И вот еще что. Кампанию против особняка могло спровоцировать столкновение с Саймоном Марчем — судя по отзывам, тот еще был мерзавец, — но, думаю, в представлении нашего злоумышленника корни противостояния уходят глубже, к какому-то мертвому ребенку. И Бирн с Догерти явно не имеют об этом ни малейшего понятия. Они давно здесь?

— Догерти около двух лет, а Бирн с девяносто седьмого. По его словам, прошлой весной в деревне был случай так называемой младенческой смерти, а раньше, несколько лет назад, на одной ферме маленькая девочка свалилась в навозную яму. И это все. В обоих случаях ничего подозрительного и никакой связи с Уайтторн-Хаусом. Проверили по компьютеру — чисто.

— Значит, копать надо глубже, — сказала я. — Как ты и предлагал. Насколько глубже, не знаю. Помнишь, ты рассказывал о Перселлах?

Пауза.

— Мы ничего не найдем. Я имею в виду архивы.

Большая часть архивных документов Ирландии погибла во время гражданской войны и пожара в 1921 году.

— А зачем нам архивы? Местные должны что-то знать, я тебе гарантирую. В любом случае, когда бы ни умер ребенок, наш парень узнал о случившемся не из старой газеты. Уж слишком он одержим случившимся. Для него это не какая-то древняя история, а нечто свежее, настоящее, требующее отмщения.

— Хочешь сказать, он сумасшедший?

— Нет. По крайней мере не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Он слишком осторожен — дожидается безопасного момента, отступает, когда его преследуют. Шизофреник или человек с маниакально-депрессивным психозом на такой контроль своего поведения не способен. Полагаю, психического заболевания у него нет. А вот уровень обсессии, как я уже сказала, таков, что мы можем назвать его психически неуравновешенным.

— Он способен на насилие? В отношении людей?

Если Сэм сидел, то сейчас выпрямился, подтянулся. Голос тоже зазвучал резче.

— Трудно сказать, — осторожно ответила я. — Думаю, это не его стиль. Ему ничего не стоило взломать дверь спальни Саймона и проломить старику голову кочергой. Если допустить, что он идет на дело только в подпитии, то можно предположить не вполне здоровые отношения с алкоголем, и тогда он из тех, кого после четырех—пяти кружек становится не узнать — настолько меняется человек, причем не в лучшую сторону. А стоит добавить в уравнение выпивку, как можно ожидать чего угодно. Если у него сложилось впечатление, что противник пошел по пути эскалации конфликта — например, попытался преследовать его, получив кирпич в окно, — то и он мог перейти на более высокий уровень.

— Сама видишь, кого мы получили, — сказал, помолчав, Сэм. — Тот же возраст, местный, умный, контролирует себя, имеется криминальный опыт, но без склонности к насилию…

Имеется в виду профиль, что я дала ему там, у себя в квартире.

— Да, понимаю.

— Из твоих слов напрашивается вывод, что он может быть тем, кого мы ищем. Убийцей.